148. Ты не выбирал. Ты потерял любовь, когда оставил небо

11 октября 2008

— Учишься?

— Учусь.

— И машину продал, да?

— Продал.

Отец кивнул, глядя в окно на мелькающие строения и случайных людей. Макс вёл Bentley и думал о том, как всё странно устроено в этой жизни. Следующий вопрос отца можно предсказать так же легко, как то, что сейчас пойдёт дождь. Общение с некоторыми людьми похоже на скольжение по льду: всё на поверхности, и лучше не углубляться, иначе можно провалиться в неожиданно холодную воду разобщающего недопонимания.

— Она тебе нравится, да, эта Милана? – неожиданно спросил отец.

Макс удивлённо взглянул на него.

— Думал, ты спросишь, почему я езжу на проданной машине.

— И так понятно, – отец улыбнулся и, подумав, добавил. – Знаешь, я ведь так же выбирал: небо или любовь.

— Ты не выбирал, – возразил Макс, довольно резко притормозив на светофоре. – Ты потерял любовь, когда оставил небо.

И не только любовь своей жены, но и любовь к жизни, по ходу.

В салоне повисло напряжённое молчание. Макс сделал радио погромче. Он не знал, почему и зачем говорит сейчас так прямо и так спокойно то, о чём так часто думал, но не решался озвучить. Теперь, когда между ними исчез барьер материальной зависимости, Макс мог позволить общение на равных, которое, однако, никак нельзя было назвать неуважительным.

Честность и искренность – это проявление уважения к тем, кого любишь. Милана, например, искренна со мной, ничего из себя не изображает, улыбается, поддерживает и вдохновляет, но, в то же время, не пытается начать отношения, всячески даёт понять, что мы просто друзья. И это честно, пусть и не так, как мне бы хотелось, зато я знаю и чувствую – так правильней.

И с отцом тоже надо честно. Вечером у меня самолёт, а сейчас самое время для откровенных мужских разговоров.

— Потерял, – подумав, согласился отец. – Наверное, ты считаешь, что я струсил.

Макс молча нажал на газ. Отец понял его и продолжил:

— Может, и струсил. А, может, взял передышку. Знаешь, это ведь чертовски утомительно – всё время стремиться к чему-то, гнаться за мечтой и витать в облаках. На такой скорости жить не успеваешь.

Выглянуло солнце.

— Не знаю, – Макс надел солнцезащитные очки и посмотрел на небо, по которому свежий осенний ветер гнал дождевые тучи. – Жизнь у каждого своя, скорость тоже.

— Справедливо.

Зазвонил телефон, но отец никак не отреагировал на него.

— Знаешь, в чём проблема? – он взглянул на небо, затем на свой дипломат.

— Понятия не имею.

Знаю, в чём моя проблема. В несовпадающих скоростях: у мечты один темп, у любви – другой. Что выбрать? А выбирать уже не из чего. Только один вариант остался теперь, и проблем у меня нет. С точки зрения логики. Чувства – не в счёт.

— Моя проблема в том, что и от этой жизни тоже хочется передохнуть, – грустно сказал отец. – Вроде рутина, всё, как по накатанному, но, кажется, снова не успеваю.

— Куда не успеваешь? – не понял Макс, уже больше вовлечённый в свои мысли.

— Жить не успеваю, – отец смотрел прямо перед собой. – Мать всегда мне говорила, что рождённым летать нужен особый воздух. А здесь его нет. Душно мне стало.

Странный разговор. Видимо, похороны на него так подействовали, и отец теперь осмысляет прожитое. У него это временно, сто процентов, подумает и снова втянется в свою рутину. После такого капитального приземления взлёт маловероятен. Наверное, даже противопоказан. Или нет?

— Хочешь, прилетай ко мне в Рим, – предложил Макс.

— Времени нет сейчас.

Макс глянул на часы. Полпятого.

Говорить, что времени нет, всё равно, что притворяться мёртвым. Время есть. Всегда есть время на то, что по-настоящему важно.

Впрочем, у кого-то, наверное, ничего важного в жизни нет, и времени тогда у них нет, если так подумать. А есть ли тогда жизнь?

Телефон снова громко завибрировал в дипломате. Отец прокашлялся и ответил на звонок.